Блог

Слушая рассказы французского офицера о штурме марокканского Рабата, русский дворянин-путешественник вспоминал, что свой «Рабат» – Ар-Рабат («пригород» по-арабски, «ар» — определенный артикль) – есть в Москве – это милый сердцу Арбат. Пробуя турецкий деликатес балык (от тюркского «рыба»), вспоминал, что этими балыками волжские бурлаки костры растапливают. Вспоминал и что остров Болотный напротив Кремля называют также «Балчуг» (от балыкчы — рыбак, рыбаки): здесь лежала рыбачья слобода – здесь, подальше от Кремля, обрабатывали рыбу перед продажей на Васильевском спуске. Какая уж тут экзотика? Восток внутри нас.

С первых веков своего существования Русь была многоплеменным государством. Само это название принесли шведы-варяги. Рёрих – Рюрик, Хельге – Олег, Ингварр – Игорь и их дружины объединили под своей властью славян (поляне, словене, кривичи...), финнов (весь, ижора, чудь, меря, мещера, мурома...), балтов (латгалы на Двине, ятвяги на Буге, галинды–голядь на Протве, притоке Оки), тюрков (печенеги, торки–гузы, ковуи, берендеи).

Вы надежно усвоили в школе, что своим названием Русь обязана не варягам, а речке Рось под Киевом? Гипотеза распространенная и имеющая такую же доказательную базу, как и предположение о варяжском происхождении. Впрочем, это тоже дает повод для размышлений. Название реки Рось по происхождению ирано-скифское (рош — «красная»). Так же, как и названия рек Дон, Днепр, Днестр, Дунай (везде корень дон — «река», ср. с аланскими Фиагдон, Ардон, Кармадон) и даже Обь (просто «вода»), а также слова «хата», «топор», «собака». Что же до Роси, то по обоим ее берегам, от истока до устья, жили те самые печенеги, торки–гузы, ковуи, берендеи. Это была двенадцатая земля древней Руси – «Союз черных клобуков» со столицей в городе Торческ на берегу Днепра. А на другом берегу Днепра еще в XVII веке земли по реке Сула (от тюркского сулак — «многоводная») назывались «земля Чобановская» (от тюркского чабан — «пастух»). И еще в первой половине XIX века здесь находились известные всей России конные заводы.

Кстати, «клобук», как и «колпак», заимствование из тюркского с общим значением, но более раннее, проникшее еще в старославянский. «Черные клобуки» в обратном переводе – каракалпаки. Хотя прямого отношения к современным каракалпакам они, возможно, не имеют: в тюркском мире имя каракалпак носили несколько родов и племенных групп.

Когда впервые встретились славяне и тюрки? Вероятно, в конце IV века, когда Европу накрыла первая волна степняков – гуннов – тюрков, захвативших в своем движении на запад угров, аланов, а также славян, готов, даков. От этой первой тюркской волны в Европе следов не осталось. (Ну, разве что сабля, стремена и удобный для стрельбы на скаку лук.) От второй волны, точнее, серии волн (хазары, булгары, печенеги), уцелели только чуваши – прямые потомки волжских булгар (впрочем, следы их языков лингвисты находят также в гагаузском и в тюркских языках Северного Кавказа и Поволжья).
Третьей, самой мощной волной стали кипчаки, расселившиеся от Алтая до Карпат. Русские называли кипчаков «половцами» – то ли от слова «поле», то ли половый – светло-желтый, особо почитаемый кипчаками цвет. Хану Кончаку (тому самому, что пленил князя Игоря) и его сыну Юрию Кончаковичу удалось объединить все половецкие племена междуречья Днепра и Дона, удалось создать в конце XII века первое мощное кипчакское государство в Европе. (В Азии между Обью и озером Балхаш Кипчакский каганат существовал еще в Х веке.)

В начале XIII века половцы были покорены монголами. Слова «монгол» русские тогда не знали и называли этот народ по имени одного монгольского же (не тюркского) племени – татар, живших когда-то на реке Онон. К тому времени, правда, сами татары, долго сопротивлявшиеся власти Чингисхана, были почти полностью истреблены. Уцелевшие составляли передовые отряды монгольского войска – фактически смертников. Они были первыми, с кем сталкивались народы Средней Азии, Закавказья, Руси. Таковы шутки истории: татары погибли, но имя их было перенесено русскими сначала на всех монголов, а затем и на половцев, покоренных монголами.

Слово «половцы» из русских летописей исчезло. Хотя в 1294 году средневековый половецкий язык в наиболее полном виде (3000 слов) был зафиксирован монахами-францисканцами в словаре Codex Cumanicus (кстати, половецкие слова были записаны латиницей). Вскоре и Европа стала называть половцев–куманов «татарами» (tartar). Считается, что дольше всего, до XVIII века, близкий к Codex Cumanicus язык сохранялся в быту армянской общины выходцев из Крыма в украинском городе Каменец-Подольский.

И снова шутка истории. Завоеватели монголы постепенно растворились среди значительно превосходивших их численно половцев и уже в первой половине XIV века «монголо-татарская» Золотая Орда по сути стала вторым половецким (кипчакским) государством.

Кажется, все ясно. Но до сих пор читаем в учебниках истории о каких-то гибридных «монголо-татарах», а в иных художественно-исторических опусах – о полчищах «монголов и татар», «кипчаков и половцев», а то и всех вместе, осаждающих русские города. То есть почти «идут на Русь три царя: Хранцуз, Напольон и Бонапарта. Один другого страше».

Этноним «татары» не умер после 1917 года только потому, что чуть раньше, всего во второй половине XIX века часть поволжских кипчаков-половцев (казанлы, мишер, болгар, нугай и др.) свыклись с именем, пришедшим с истоков Амура, и приняли его как самоназвание.

Половецкие племена не сложились в единый этнос нового времени. Помешали сначала распад Золотой Орды на отдельные ханства, а затем – их завоевание Московским государством. Но половецкое единство сохранилось.

Дело в том, что большинство тюркских народов довольно четко объединяются в три ветви (группы): огузскую (турки, азербайджанцы, туркмены), карлукскую (узбеки, уйгуры) и кипчакскую (крымские татары, карачаевцы, балкарцы, кумыки – западные кипчаки; татары и башкиры – северные или волжские кипчаки; казахи, каракалпаки, ногайцы – восточные кипчаки; киргизы и южные алтайцы – несколько обособленная киргизско-кипчакская подгруппа).

Причем деление половцев весьма условно: башкиры и казахи столь массово, целыми родами, переселялись на территории друг друга, что это до их пор отражается в соседних говорах, а северо-крымский диалект можно рассматривать и как диалект ногайского. Напомним, что именно в России проживает большинство половецких (кипчакских) народов, включая свыше миллиона казахов, киргизов и крымских татар. И составляют половцы не менее 6 – 7 % населения России. Отметим также, что кипчакские элементы сильны в азербайджанских, узбекских и туркменских диалектах.
Разумеется, современные половецкие народы вполне самостоятельны и самобытны. Но важно то, что различия между половецкими языками довольно малы и не препятствуют взаимопониманию. Да и возникли эти различия не вполне естественно. Скажем, конечному общетюркскому [ш] соответствует казахский литературный [с]: тас (камень), бас (голова) вместо общетюркского таш, баш. (Кстати, «карандаш», «башка», «башлык» – все отсюда.) Но в большинстве-то казахских говоров до сих пор произносится таш и баш! Почему же не они вошли в литературную норму? Это была часть советской политики «борьбы с пантюркизмом». В диалектах тюркских языков СССР выискивались и закреплялись нормой всевозможные особенности, чтобы максимально отдалить языки друг от друга. Некоторые из особенностей объясняются влиянием исчезнувшего ассимилированного языка, другие — последующими, скажем прямо, случайными напластованиями.

Характерное башкирское [h] вместо [s] между гласными вообще трудно назвать языковой особенностью. Схожее явление наблюдается и в испанском языке северо-западной Аргентины и Боливии: escuela («школа») здесь произносится [ehkwela], но это все равно испанский язык. В том же башкирском звук [s] — межзубный, как глухой английский [th]. Но таков же он во всех позициях в испанской провинции Арагон, а в Андалузии и Латинской Америке полностью исчезает, но это все испанский язык. Общетюркский начальный [й] во многих языках перешел в [ж]/[дж]: «путь», «дорога» — йол и жол. Аргентина и Уругвай тоже «жекают»: Yo («я») — жо, вместо йо, но это все равно испанский язык.
Главное, что половецкие языки сохраняют системное единство, позволяющее считать их диалектами одного языка. Иначе говоря, есть таш или тас, но до тех пор, пока в этих языках не появятся о д н о в р е м е н н о и таш, и тас (с каким-то другим значением), они останутся единым языком. «Останутся», потому что этот язык был. Впрочем, системное единство сохраняется не только внутри половецких языков, но и внутри всех тюркских языков. Что с того, что в огузских языках начальные согласные озвончились и общетюркскому тавар (небольшая отара) соответствует туркменское давар? Хотя во многих говорах произносится по-старому. Кстати, отсюда русские «товар» и «товарищ».
В средние века на территории Поволжья, Северного Кавказа, Крыма и Средней Азии были широко распространены несколько очень близких между собой письменных языков, фактически местных вариантов одного языка на половецкой основе, т.н. «тюрки» (ударение на последний слог). Благодаря исключительной простоте, прозрачности грамматики и необычному для Средневековья лексическому богатству тюрки использовался в качестве межэтнического и литературного языка не только половецкими народами, но и народами Дагестана, Чечни, Кабарды, Адыгеи. Его знали мордовские князья и афганские эмиры, его знали отправляющиеся в эти края европейцы и арабы. Таким образом, единый литературный половецкий язык – это не досужая фантазия, а историческая реальность.
Сегодня этот язык был бы столь же естественным, как и любой другой литературный язык мира. Можно сказать и так: будучи восстановленным, он оказался бы не более искусственным, чем некоторые современные литературные языки. Скажем, ретороманцы Швейцарии, небольшой альпийский народ, на основе шести своих языков разработали два литературных, и продолжают упорно работать над созданием «единого ретороманского».

Единый половецкий вовсе не призван заменить собой существующие половецкие. Скорее он будет воспринят каждым народом как параллельная литературная норма, как их собственный язык, несколько выправленный орфографически и этимологически, обогащенный исконной лексикой, сохраненной другими половецкими наречиями. По две литературные нормы имеют, например, греческий и норвежский языки, немецкий в той же Швейцарии.

Следует ли опасаться того, что единый литературный язык и возрождение в какой-то форме половецкого самосознания, а значит – постепенное возрождение этнической общности, приведет к росту сепаратизма? Наоборот! Потому что только в границах России и может осуществиться государственное единство половцев. Ведь между нынешними половецкими землями лежат земли, населенные русскими и другими народами России. Наоборот, половецкое возрождение повернет вектор притяжения половецких народов России, и не только России, с юга на север, позволит ей, безусловно сохранив свой европейский статус, приобрести полноценный азиатский, позволит подвести черту под многовековыми недоразумениями, позволит понять, что история половцев, Золотой Орды и ханств – такая же часть российской истории, как история восточных славян или Новгородской земли. Что это история нашего государства и нашего народа. Что здесь нет своих и чужих. Каждый ребенок, познав тайну своего рождения, с ужасом думает о том, что было бы, если бы его родители не встретились. Мы же продолжаем глубокомысленно гадать о том, что было бы, если бы не было 250-летнего монголо-татарского ига. Да не важно, что было бы! Нас бы не было. Вот именно таких, славных и красивых.
Конечно, памятуя о словах Ломоносова «русские суть наполовину чудь», испытываешь искушение разработать единый восточно-финский (волжско-пермский) язык (мордва, марийцы, удмурты, коми). Но, увы, эти языки разошлись настолько далеко, что общий, никогда не существовавший в письменном виде язык будет, скорее всего, не одинаково близок, а одинаково чужд каждому из финских народов. Еще сложнее обстоят дела с языками других семей. Но к чему вообще разговоры об этом «языковом строительстве»? В чем проблема?

Воспетая советской этнографией «естественная» ассимиляция в целом провалилась. Россия сегодня – это конгломерат народов с пренебрежением, подозрением, а во многих случаях враждебно настроенных по отношению друг к другу. Конгломерат – состояние хаотичное, а значит, временное, и в конце концов оно принимает форму действительной федерации либо империи. Мало кто сегодня верит, что 80 – 85 процентов господствующего этноса гарантируют империи лучшую судьбу, нежели 50 – 55 процентов. Хотя бы потому, что цифры такого рода быстро меняются. А половецкий язык объединил бы свыше половины неславянского и четыре пятых мусульманского населения России, его особый статус превратил бы термин «меньшинство» из социально-политического в сугубо демографический.
Автор вовсе не предлагает объявить вторым государственным языком России половецкий (которому, к тому же, при идеальном стечении обстоятельств предстоит долгий этап становления.) Но присмотреться к опыту стран, выбравших этот путь, решительно стоит.

В Бельгии три государственных языка, в Швейцарии – четыре (вернее пять, но два ретороманских выполняют функцию государственного, ежегодно чередуясь). Причем, на немецком в Бельгии и на ретороманском в Швейцарии говорит менее одного процента населения. Напомним, что немцы Бельгии или ретороманцы Швейцарии не считаются официально, не воспринимаются и не чувствуют себя национальными меньшинствами именно потому, что их языки являются государственными.
Конечно, бельгийские немцы превосходно говорят по-французски, а многие ретороманцы даже в быту предпочитают немецкий. Кто-то скажет, что богатые Бельгия и Швейцария могут позволить себе такие излишества, как публикация законов на нескольких языках или пара лишних газет и радиостанций. Но почему Боливия, беднейшая страна Южной Америки, наряду с испанским предоставила статус официального двум индейским языкам – аймара и кечуа (последний – продолжение языка древних инков – имеет статус официального и в соседнем Перу)? Кстати, и кечуа и аймара – это, скорее, группы языков и над литературными вариантами пришлось немало потрудиться. Почему же Боливия пошла на это? Ответ прост: чтобы предотвратить н а м е т и в ш и й с я распад единого национального самосознания боливийцев. Народы кечуа и аймара поставили перед испаноязычными креолами вопрос так: либо мы одна нация, говорящая на трех языках, с равноправными культурами и честной историей, объединившей нас, либо мы — разные нации, непонятно почему удерживаемые в границах одного государства.

В России же н а ц и о н а л ь н о г о самосознания нет и в помине! Национального в том смысле, как его понимают во всем мире, как цивилизованном, так и не очень, где слово «нация» – синоним слов «государственная принадлежность», «гражданство».

Однажды оказавшись в едином государстве, мы так и не разделялись. Неважно, что столица перешла из Сарая в Москву. Мы – Государство Московское и Золотая Орда. Вас пугает название «Золотая Орда»? Вы не хотите понять, что для многих ваших соотечественников оно может быть так же дорого, как для вас «Русь»? А ведь кроме половцев есть еще дагестанцы, кабардинцы, калмыки, чуваши, тувинцы, буряты, якуты и многие другие народы, которые этнически или культурно, а главное – своим статусом «национальных меньшинств» ближе к половцам, чем к «титулованным» россиянам.

Что же делать со всеми этими миллионами? Отделиться не позволим. Ассимилировать не можем. Признать равными не хотим. Но, сказав «А», придется сказать «Б». Если высшие государственные чиновники федерации называют один, пусть и крупнейший из народов федерации «государствообразующей нацией», «опорой российской государственности» и т. п., то хорошо бы дать определение и остальным народам России. Кто они? Нахлебники, приживалы, черви, подтачивающие опору? А ведь подточат! Потому что русские женщины рожать отказываются, а татарские или аварские еще как-то умудряются. Хотя тянут ту же лямку в полной мере.

Через два-три десятилетия 15 – 20 процентов национальных меньшинств превратятся в 25 – 30. А еще через пару десятилетий? Что тогда? Как долго выдержит Россия деление своих граждан на лиц «славянской», «кавказской» и «азиатской» национальностей? Останется ли тогда время, хватит ли тогда терпения, возблагорассудится ли тогда всем вместе создавать единую нацию? И что произойдет, если не выдержит, не останется, не хватит и не возблагорассудится? Вот что... Найдите возможность еще раз послушать «Князя Игоря» Бородина. Похоже, Александр Порфирьевич более века назад понял и прочувствовал то, чего нам так не хватает.

Альберт Акопян