Блог

Михаила Жванецкого представлять не надо. Его знают все. Так и хочется сказать, что он представитель именно той, старой школы. Когда бездарей не пиарили, когда появление на телевидении автоматически не означало звёздность, как сейчас. И тем не менее он – звезда почище многих нынешних. Но он не пиарится, наоборот, если Жванецкий появляется в каком-то СМИ – значит этому СМИ повезло.

–Михал Михалыч, где вы бываете чаще – в Москве или Одессе?

– Чаще или дольше?

– И дольше и чаще.

– Так, сколько у нас месяцев в году – двенадцать. Итого девять месяцев я в Москве и три месяца – в Одессе.

– Наверное, три тёплых месяца в Одессе?

– Да, это июль, август и сентябрь.

– Как вам москвичи и одесситы? Как и чем они отличаются друг от друга?

– На мой взгляд, в Одессе публика более доброжелательна, чем в Москве. Люди в Москве очень агрессивны. Что сказать, действительно, тут такое скопление людей, что всё выливается в агрессию. Ведь все люди очень разные, и приезжают они в Москву из разных концов огромной страны. А ведь у всех разные обычаи, взгляды, да и вообще всё абсолютно разное. И вот все они сходятся тут в огромных количествах. Мне кажется, что именно количество всегда делает людей такими свирепыми.

– А вы можете как-то с юмором относиться к той агрессивности, которая, как вы считаете, существует в Москве?

– Нет, это у меня не получается. Я всегда переживаю и не могу к этому относиться с юмором. А вообще, юмор у меня получается непреднамеренно. Я не тот человек, который, как сумасшедший, относится с юмором ко всему.

– А что такое, по-вашему, чувство юмора?

– Наверное, чувство юмора – это обострённое чувство каких-то парадоксальных сравнений. Я даже не знаю, что его вызывает. Этому невозможно обучить и невозможно открыть ту тайну, которая вызывает смех.

– Вас часто узнают на улице?

– Не могу сказать, что меня все так сразу узнают. Я в метро часто езжу – ну, разве что кто-то удивлённо вскинет глаза. Недавно в лифте мне говорят: «Вы так похожи на Жванецкого! Вы и есть он?» Только я хотел что-то сказать, как одна бабка за меня и отвечает: «Если бы это был Жванецкий, он бы не на лифте, а на вертолёте туда-сюда летал».

– А чем вы занимаетесь в Москве? Скажем, в магазины сами ходите?

– Я люблю ходить в магазины, особенно в продовольственные, хотя делаю это нечасто. С удовольствием хожу пешком в супермаркет, что неподалёку от меня, на «Белорусской». Например, сижу дома – и вдруг захотел поесть. Вот и бегу в этот небольшой магазинчик, в кулинарию. Потому что идти в ресторан – это уже торжественное мероприятие, это культура. Там уж если сел – это как театр посетил, даже если пошёл пообедать. Ты уже обязан там взять первое, второе, третье… Это же не меньше, чем на полдня! А что это за манеры – ходить в ресторан одному? Туда нужно ходить вдвоем. Поговорить, пообедать, выпить, о чём-то условиться. Ты же видишь, что там другие выпивают – и сам, может, выпьешь. Так что в ресторан я теперь хожу редко, а в кулинарии беру селёдочку под шубой, винегретик, печёную или жареную рыбку – и, можно сказать, пообедал. Заскочил туда, потом выскочил с пакетиком, развернул его дома, что-то подогрел, что-то не подогрел… Очень люблю мыть посуду. Моешь её, глядишь на проточную воду – мысли в голове появляются, вертятся... Так что я очень ценю такое одинокое существование, которое у меня днём бывает в Москве. Все заняты – сын в школе, жена тоже по делам туда-сюда, так что я один дома и в творческом состоянии.

– Значит, в Одессе люди не такие, как в Москве?

– Нет, в Одессе люди гораздо доброжелательнее. Если, допустим, там какая-то машина встала поперёк дороги, а остальные сзади скопились в очередь, то никто не сигналит сзади, не воет, не кричит, не выскакивает и не психует за рулём. Все просто сидят и ждут, пока эта машина развернётся и поедет. Поэтому летом я там себя чувствую, конечно, в более дружелюбной обстановке. Хотя, с другой стороны, эти ограничения в языке делают там людей просто сумасшедшими. Мне совершенно ясно, что ради исполнения таких бездарных решений на людей там просто плюют, и их, конечно, очень жалко.

– Да, на Украине началась очередная предвыборная кампания, и, например, учителям в школе запретили вообще по-русски говорить. Не государственный, понимаешь, язык.

– Знаю, знаю… Там всё это делается в угоду Западной Украине. Наверное, считается, что она главная, цементирующая часть. А она отличается от всей русскоязычной части своей однобокостью, одноглазостью и одноухостью, то есть в ней присутствует что-то такое одно. Но самое главное – что я нигде не вижу, так сказать, её представителей. Но как только начинаются какие-либо выборы, то вдруг появляются какие-то люди и начинают выкрикивать что-то типа «Украина для украинцев», то есть всё как положено в этих случаях. У меня такое ощущение, что они работают патриотами. Потом они исчезают на какое-то время. А просто так их не видно: они же на Западной Украине, а мы туда приезжаем редко. В основном все – и те, кто отдыхает, и местные – располагаются на берегу, в тех местах, где выросли и где у людей родина. На Украине (или в Украине) мы все говорим на одном языке. А президент упорно говорит только по-украински. А премьер – это женщина, которая, в общем-то, поддерживает его (конечно, не во всём).

– Похоже, у неё большие шансы победить на предстоящих президентских выборах.

– Да, думаю, что она и будет президентом, потому что никто больше, чем она, этого не хочет. Не горит, как она, таким огнём в груди. Это же надо быть фанатиком, а она фанатик. Она и будет президентом. А если она ещё и подберёт себе хорошего премьер-министра, это будет гораздо более приятная власть на Украине, чем сейчас. Чем Ющенко. Эта нынешняя ставка Ющенко на национализм, я бы сказал, на крайний национализм, приведёт к тому, что он проиграет выборы. А эта женщина… Три месяца я буду жить под её руководством, а девять месяцев – под руководством Путина и Медведева.

– И как вам теперь то, что Россия и Украина – это как бы два независимых государства? Я езжу на Украину к родственникам, так поезд теперь в Белгороде час стоит – погранзона, понимаешь. Помню, в жару даже к ларьку на платформе за 15 метров из вагона за водой не выпускали. У нас придуркам только «ату» скажи. В Харькове то же самое.

– Да, всё это очень печально. В одно прекрасное утро люди проснулись эмигрантами. То есть заснули соотечественниками, а проснулись эмигрантами. Конечно, такое было просто невозможно себе представить. Но что делать, теперь вот так и живём.

– Сейчас со всех экранов льётся: кризис, кризис… А что же это такое – кризис? Как вы его ощущаете?

– Мне кажется, на этот вопрос есть самый элементарный ответ. Это ложь, которая перелила через край. Как закипающее на плите молоко. Я считаю, что это та ложь, которая всё поднималась и поднималась. Ну, что это такое – эта реклама, эти билборды? А кто верит тому, что в этой рекламе написано? А ведь всё это бесконечно расставлено по улицам. А все эти разговоры, про «от и до», про то, что «лучше». И ведь не говорится, лучше кого, а просто «лучше». Этот товар – лучше, этот магазин – лучше. А лучше чего? Но мы сейчас к этому уже привыкли. Это количество лжи, по-моему, просто зашкаливает до невозможности.

– А разве в советское время не было лжи?

– Да, раньше, в советское время, тоже была ложь – огромная, государственная, о «процветании» и тому подобном. Но зато под ней была правда. А сейчас эта ложь как-то стала всё пронизывать буквально сверху донизу. А может быть, нас никто не информирует и среди нас, покупателей и читателей всего этого, лжи гораздо больше, чем наверху? Может, наверху люди больше в курсе того, что правда, а что нет? Может, мы тут и не знаем ни черта? Поэтому и появились такие книги, которые невозможно читать! Поэтому такая литература, которую действительно хочется бросить о стенку! Это многословие, это огромное количество слов, букв, какие-то фантазии… Но я надеюсь, что появится и что-то хорошее.

– Сейчас время такое коммерческое…

– Так что я считаю, что кризис – это перепроизводство лжи. Люди вдруг отхлынули от покупок. Вдруг не поверили. Постепенно накопилось недоверие ко всему. Знаете, мне кажется, что мои слова, те слова, что я говорю, можно пощупать рукой. Я говорю правду, я искренний человек. И мои слова можно пощупать. А те слова, которые нельзя пощупать, не должны быть ни литературой, ни рекламой, ни диагнозом, ни беседой врача. Ничем. Должно быть только то, что можно пощупать. Если не правда, то хотя бы какая-то искренность.

– Потому что искренность не пиарят. А сейчас главное – не талант, а пиар. И как неталантливым себя ни пиарить, всё равно их слова нельзя «пощупать».

– Но им верят. Но если бы не было нас, считаю, честных и порядочных, кому бы можно было «впарить» всё это?! Сейчас ходят люди с острыми глазами, шаловливыми руками. Они что-то подворовывают, что-то подкручивают. Приписывают другое название, делают другую «рыбу», другую упаковку… Но это хотя бы можно как-то проверить. А вот все эти обещания – «квартиры», «рай», «лучшие в мире шоу»… Где, когда, зачем?! И как это – «лучшие в мире»? Постепенно я отказываюсь во всё это верить и вообще никуда не хожу. Это и есть кризис.