Блог

Популярность пушкинской повести и в особенности образа зловещей старухи, собиравшейся унести в могилу тайну трех карт, была так велика, что не могла не породить легенды.

В повести «Пиковая дама» внук литературной графини Томский рассказывает гостям случай с тремя картами. Как-то известный кудесник и маг, граф Сен-Жермен, раскрыл его бабушке тайну трех карт, и она выиграла огромную сумму денег, что ей позволило отыграться за проигрыш. Дальше сюжет Пушкина развивается по всем законам мистики. Уверовав, что именно тот секрет, который скрывала графиня, поможет ему разбогатеть, молодой офицер Германн, решает во что бы то ни стало выведать эту загадочную тайну трех карт, что приводит к убийству графини. Ночью после убийства, будто бы против своей воли, дух графини является Германну, и рассказывает тайну… в результате которой он сходит с ума.

Исследователи творчества А. С. Пушкина полагают, что случай, рассказанный Томским – не вымысел, а у литературного персонажа есть реальный прототип – князь Голицын. Бабушкой этого Голицына была Наталья Петровна, урожденная Чернышева.
О самой «пиковой даме» ходили легенды. Наталья Петровна Голицына прожила долгую, насыщенную событиями жизнь.
Она какое-то время жила в Англии, Германии и Франции.

Вернувшись домой, молодая аристократка окунулась в светскую жизнь – балы, домашние спектакли. Она не блистала красотой, однако пленяла живостью ума. В 1766 году она выиграла главный приз в состязании на карусели (вид конного спорта) – бриллиантовую розу. В том же году она вышла замуж за князя В. Б. Голицына. Выйдя замуж, она вновь уехала во Францию, желая дать детям европейское образование.

У Голицыной было двое детей – Борис и Дмитрий. Упоминается в «Пиковой даме» и родная старшая сестра Н. П. Голицыной – Дарья Петровна, жена фельдмаршала И. П. Салтыкова. В начале второй главы повести старая графиня узнает о смерти «Дарьи Петровны» и встречает это известие с поразительным равнодушием. И этот факт соответствует действительности. Будучи старухой, Наталья Петровна встречала известия о смерти близких родственников весьма равнодушно. «И в ус не дует», — писал по этому поводу П. А. Вяземский.

Последнее замечание имело еще один смысл: истинную «Пиковую даму» за глаза называли «Княгиней Усатой», поскольку с годами на ее и без того некрасивом лице прорезались усы. В повести описан и подлинный дом Натальи Петровны. О том, как выглядела старая графиня, тоже имеются сведения.
О ее суровом нраве ходили легенды.

Милостива была княгиня только к своему внуку, который и стал прототипом Томского. Однажды, проигравшись, он пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, но сказала три карты, на которые внук поставил и отыгрался. Об этом взволнованный Пушкин и поведал своему приятелю П.В. Нащокину, комментируя повесть.

Сомневающийся в мистических способностях графини, поэт ввел в повесть еще один, довольно красноречивый образ, связанный со многими загадками европейских владык — таинственного графа Сен-Жермена.

Человек, называвший себя графом Сен-Жерменом, не так известен, как блистательные авантюристы XVIII века Казанова, Калиостро, шевалье д’Эон. А между тем, Сен-Жермен может считаться патриархом этого беспокойного племени. Во-первых, он и по возрасту был старше большинства авантюристов, он раньше других достиг высокого положения и прославился. Во-вторых, на его примере рыцари Фортуны учились окружать себя ореолом таинственности, придумывали себе высокие титулы и сочиняли знатные родословные. Да, многие подражали Сен-Жермену, но сравниться с ним не смогли. Блистательный Казанова завидовал Сен-Жермену. Калиостро заимствовал у Сен-Жермена образ Великого Посвященного. Маску вынужденного скрываться «таинственного принца» примеряли многие авантюристы.

Граф Сен-Жермен запомнился и в России. Он действительно приезжал в нашу страну, а наиболее заметный след оставил в литературной классике. Именно граф Сен-Жермен открыл тайну трех карт графине*** из «Пиковой дамы».

В начале 1740-х годов в Лондоне поселился иностранец под именем графа Сен-Жермена. Он явился словно ниоткуда. Правда, близким знакомым он сообщил, что обитал до этого в Германии.

Граф Сен-Жермен всегда занимал лучшие апартаменты и жил, как подобает богатому и знатному джентльмену. Очень скоро он завел знакомства в высшем свете и стал желанным гостем в домах вельмож, лордов и послов разных стран. Не раз встречался с принцем Уэльским. Его ценили как человека редкого ума, огромной эрудиции, одаренного многообразными талантами. Он свободно говорил на многих европейских языках. Казалось, для него не было тайн в природе, в истории и в современности, он обо всем судил как сведущий человек.

В Лондоне он проявил свои музыкальные таланты. Граф Сен-Жермен виртуозно играл на скрипке. Современник вспоминал, что «в импровизациях графа на скрипке знаток мог различать раздельное звучание всех инструментов квартета в полном составе». Сен-Жермен часто давал концерты для друзей, приглашал итальянский оркестр, исполняя сольные партии.

В 1745 году графа Сен-Жермена арестовали, и его имя стало широко известным благодаря газетным сообщениям. Дело в том, что англо-французские отношения в эти годы обострились, британцы опасались даже высадки десанта с континента. В этих условиях арестовывали всех подозрительных иностранцев. Сен-Жермен попал, что называется, под горячую руку обычно хладнокровных англичан. По этому поводу французский дипломат доносил в Версаль: «Подозрения возникли из-за того, что он выглядит отлично, получает большие суммы денег, платит все свои долги и не вызывает нареканий». Вот уж, действительно, подозрительно!

Впрочем, до тюрьмы дело не дошло, Сен-Жермен остался под домашним арестом. Его допросил, или, точнее сказать, с ним побеседовал лично государственный секретарь, герцог Ньюкастл. Ответы Сен-Жермена его не удовлетворили: «Он отказался назвать свое имя и титул кому-либо, кроме короля, добавил, что поскольку он не нарушил какого-либо закона этой страны, лишать честного иностранного гражданина свободы без какого-либо повода является грубым нарушением прав граждан». Госсекретарь выслушал отповедь Сен-Жермена и, делать нечего, отпустил, да еще с извинениями.

Вероятно, этот инцидент ускорил отъезд Сен-Жермена, он покинул Англию и словно растворился на просторах Германии. Там у него было поместье с прекрасно оборудованной лабораторией. Но где именно находились его владения, неизвестно до сих пор. Граф исчез на долгих двенадцать лет.

В феврале 1758 года граф Сен-Жермен приехал в Париж. Как и в Лондоне, графа Сен-Жермена охотно принимали в домах высшей аристократии, военных, дипломатов. Он вел очень здоровый образ жизни, за самым роскошным столом придерживался диеты и никогда не пил. Но общение с ним пьянило, как шампанское. Все, кто слышал беседы Сен-Жермена, бывали очарованы. Особенно впечатляли его рассказы о великих исторических деятелях. Однажды по просьбе маркизы Помпадур он говорил об одном из французских королей с такими красочными деталями, что возникал эффект личного присутствия рассказчика в той эпохе. В заключение он добавил, словно проговорившись: «Жаль только, что король был так горяч. Я бы смог дать ему совет, который уберег бы его от бед, но он не стал бы ему следовать…» Госпожа Помпадур заметила: «Похоже, что вы все это видели!» На что Сен-Жермен ответил: «У меня хорошая память, и я много читал об истории Франции. Иногда, ради смеха, я намекаю, не заставляя в это верить, что жил в эти давние времена».

В Париже граф редко музицировал, зато занимался живописью. Видные художники хвалили его полотна, особенно удивлялись сочности и яркости его красок. Иногда эта яркость даже казалась излишней, но таковы уж были свойства красок, изобретенных Сен-Жерменом. В этот же период граф собрал небольшую коллекцию картин, преимущественно итальянских мастеров.

Весной 1762 года граф Сен-Жермен неожиданно появился в России. «Русский период» в жизни графа впоследствии был овеян волнующими легендами. Говорили, что именно он подготовил заговор Екатерины против Петра III. Рассказывали, что его драгоценные камни добыты в потаенных русских рудниках.

Но это все легенды. Как и в других столицах, Сен-Жермен был представлен высшим сановникам, бывал у графа Разумовского и графа Юсупова. Он и здесь очаровал всех виртуозной игрой на скрипке и тонкой беседой. Одним словом, в России Сен-Жермен не запятнал себя ничем таинственным или, не дай бог, предосудительным. Просто съездил в гости, пообщался с русской знатью и иностранцами, живущими в России, а затем вернулся в Юбберген, к своим колбам и ретортам.

Граф Сен-Жермен провел еще двенадцать лет в изысканиях. Иногда выезжал в Бельгию, Италию, Германию. Везде, где он появлялся, его окружали слухи. В Германии говорили, что он португальский еврей, объездил весь мир, и ему несколько сот лет. В Италии – что он живет в окружении сотни женщин, которых ему предоставляет настоятельница монастыря.

В 1777 году граф Сен-Жермен задержался в Берлине под именем Уэлдон. Он послал прусскому королю Фридриху II целый список своих изобретений из 29 пунктов. Он был готов открыть королю секреты улучшения качества льняных, шерстяных и шелковых тканей и способов их окрашивания; то же касалось различных изделий из кожи; изготовления красок и красителей, в том числе золотых и серебряных, но без применения золота и серебра; приготовления лекарств, «очищающих организм от вредных веществ», а также «безопасных и благотворных косметических средств».

В 1778 году граф Сен-Жермен поселился в Германии, в герцогстве Голштейн. Правил этим герцогством ландграф Карл, князь Гессенский. На склоне лет судьба свела Сен-Жермена с князем Гессенским, и они подружились. Сен-Жермену было уже 88 лет, хотя выглядел он значительно моложе.

Граф не жалел себя, подолгу находился во влажных помещениях мануфактуры, все чаще болел. 27 февраля 1784 года он умер, вероятно от инсульта. В церковной книге сохранилась запись: «Тот, который звался графом Сен-Жерменом и Уэлдоном, умер здесь и был похоронен в церкви нашего города».

Граф Сен-Жермен приезжал в Россию с особой миссией, и не многие понимали, что он связан именно с воздвижением на престол Екатерины II. Намек на дворцовые перевороты в повести очевиден, поскольку сам автор понимал, как важна для общества эта тема

Другим прототипом «Пиковой дамы» считается княгиня Наталья Кирилловна Загряжская. С нее Пушкин списал характер героини, поскольку, как он признавался Нащокину, ему легче было изобразить Загряжскую, чем Голицыну.

Обратиться к образу Загряжской поэта заставил и тот факт, что у нее в доме находилась несчастная воспитанница – Маша, ее родная племянница, которую она насильно забрала у сестры, обещав сделать своей наследницей. Маша была очень несчастна, и, сочувствуя девушке, поэт списал образ Лизы с нее. Впоследствии Маша стала княгиней Кочубей.

Но Маша не была счастлива в браке: в 1834 году Кочубей умер, вызвав тем самым еще и гнев Загряжской, которая сетовала на то, что он ушел из жизни, оставив Машу одну. «Она утешается тем, что умер он, а не Маша», — сочувствуя женщине, писал поэт в письме к Наталье Николаевне. Загряжская очень похожа на графиню N характером. Детей у нее не было, а с мужчинами она была очень жестока. Не находя ответа, ее любили такие видные государственные деятели, как А. И. Шувалов, посвящавший ей стихи, полные огня и страсти, и всесильный Г. А. Потемкин, который, по воспоминаниям самой Загряжской, очень ее любил.

Германн-черный

В октябре 1893 года, в последний приезд в Петербург, Петр Ильич Чайковский поселился в доме на углу Малой Морской и Гороховой улиц. Дом № 13 по Малой Морской стоял напротив того самого особняка "старинной архитектуры”, где некогда жила Наталья Петровна Голицына
.
Прожил он там недолго — всего 15 дней. 24 октября 1893 года композитор впал в глубокое забытье. Его лечащий врач Н. Н. Мамонов, дежуривший у постели больного, рассказывал, что в последние часы своей жизни тот поминал "черного офицера, который все ходит и ходит вдоль улицы, стучится в двери дома напротив, но так и не получая ответа, заглядывает в окна к самому Петру Ильичу, пытается что-то сообщить ему сквозь стекла, а потом, сообразив, что его не слышат, пугающе улыбается и грозит пальцем”. Дело в том, что прежде Чайковскому не раз приходилось слышать историю об офицере, так напугавшем старуху Голицыну, что она вскоре отдала богу душу. Наталья Петровна именовала черного офицера не иначе как ангелом смерти, явившимся, чтобы покарать ее за грехи молодости.
Напрасно лекарь Голицыной печалился о галлюцинациях своей пациентки – появления офицера возле ее особняка были более чем реальными! И начались они еще в те времена, когда жила здесь ее воспитанница (прототип пушкинской Лизы). Девушке тоже частенько приходилось видеть у себя под окнами силуэт праздного молодого красавца, бросавшего наверх полные тоски взгляды.

Сказать по чести, Наталья Петровна была очень суеверна – слишком хорошо она запомнила свою последнюю встречу со знаменитым авантюристом, мастером масонской ложи "Великий Восток”, мистиком и алхимиком, безумно в нее влюбленным графом Сен-Жерменом. Это было в середине 50-х годов XVIII века, когда русской аристократке едва исполнилось 17 лет. Сен-Жермен открыл ей тайну трех карт. Но предостерег: сие разглашать негоже, иначе может случиться беда.

Долго хранила княгиня Голицына доверенный ей секрет. Но спустя много лет все же проговорилась. "Внук ее [Валериан Голицын] проигрался в дым и пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже Сен-Жерменом. "Попробуй”, — сказала бабушка. Внучек поставил карты и отыгрался”, — записывает в дневнике друг Пушкина Нащокин, подчеркивая, что сюжет повести не вымышлен и рассказан ему автором.

История с тремя картами взята из жизни. Внук Голицыной Сергей Григорьевич Голицын (по прозвищу Фирс) был в приятельских отношениях с Пушкиным. Фирс любил поэзию, музыку. Но, пожалуй, больше всего любил карты. Однажды после крупного проигрыша он пришел просить денег у своей богатой бабки. Скупая Наталья Петровна вместо денег дала внуку совет поставить на три карты и таким образом отыграться, Что это были за карты, неизвестно. Каково же было удивление Фирса, когда он шутя поставил на три карты, названные Голицыной, и неожиданно с лихвой вернул проигрыш. Эта история стала известна Пушкину.

Ученые-пушкинисты подвергают сомнению тот факт, что Голицына была знакома со знаменитым авантюристом Сен-Жерменом и от него узнала тайну трех карт. Тройка, Семерка. Туз. Отчего возникли в повести именно эти карты? Прежде всего, тройка. Она связывается в нашем представлении с тремя заповедями Германна. Всю жизнь он ставил на три верных карты: расчет, умеренность, трудолюбие.

Если внимательно проследить за игрой Германна и его ставками, можно обнаружить и в них скрытые, на первый взгляд, тройку и семерку. Но прежде — несколько слов о правилах игры в банк, а также в штосс и фараон. В эпиграфе к повести сказано:

А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули — бог их прости! — От пятидесяти
На сто...

Правила игры были выгодны банкомету и толкали его противника-понтера в случае проигрыша на удвоение ставки («от пятидесяти на сто»). Такая игра называлась «пароли». Учетверение первоначальной ставки — «пароли-ле» В сущности, так именно и играл Германн.

Допустим, что понтеру улыбнулось счастье, как оно в первый день игры улыбнулось Германну. Тогда он мог к первоначальной ставке присоединить выигрыш и эту двойную ставку положить на банк. В случае выигрыша понтер учетверял первоначальный капитал, а следующим выигрышем мог увеличить его в восемь раз. Вот такую игру вел Германн, уверенный в своем успехе.

Первоначальная ставка Германна — 47 тысяч рублей. Первый выигрыш приносит ему еще 47 тысяч. Во второй день Германн ставит уже 94 тысячи. Выигрыш на семерку даст ему еще 94 тысячи. Впереди последняя, третья, ставка. Она обещает Германцу 376 тысяч. Во всех этих расчетах можно обнаружить тройку и семерку: в результате второго выигрыша пушкинский герой получает утроенный первоначальный капитал, а в результате третьего должен был прибавить к первоначальной ставке еще семь таких же. Не случайно все помыслы Германна сводились к желанию утроить, усемерить свое состояние. Вот и отыскались две первые карты в этом наборе. Итак, предстоял третий вечер. Ведь по завещанию старой графини Германн должен был играть одну «талью» (игру) в день. Впрочем, лучше вспомнить повесть: «Германн стоял у стола, готовясь один понтировать противу бледного, но все улыбающегося Чекалинского. Каждый распечатал колоду карт. Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом. Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз.
— Туз выпал! — сказал Германн и открыл свою карту.
— Дама ваша убита, — сказал ласково Чекалинский. Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдернуться. В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его...»

Да, его дама убита. Он променял Лизу на карты. Он и не собирался выполнять условие, поставленное ему старухой: жениться на ее бедной воспитаннице. Он все поставил на карту. И не стал Тузом.

Старая графиня скончалась в 1837 году, не намного, но все-таки пережив увековечившего ее Пушкина. Дом ее сохранился до настоящего времени, правда, в измененном виде. В середине XIX века его перестроил петербургский архитектор А. А. Тон.

Два окна выходят на Гороховую, три – на Малую Морскую улицу. За несколько месяцев до создания "Пиковой Дамы” Пушкин жил совсем близко от дома Голицыной. Его квартира находилась в доме Жадимировского на углу Большой Морской и Гороховой. Поэт не раз проходил мимо дома княгини и той полицейской будки, что стояла на углу Малой Морской и Гороховой.

Не к этой ли будке приблизится вскоре пушкинский Герман?
…Мокрый снег падает хлопьями на мостовую. Раскачиваются на ветру уличные фонари. По Малой Морской проносятся легковые машины. Троллейбус неторопливо переваливает через перекресток. К вечеру гаснут огни в трехэтажном доме с фронтоном. Дом становится немного угрюмым и таинственным. Вот в такую погоду стоял перед домом графини Германн, с нетерпением поджидая условного часа. Кажется, сейчас к этому старинному зданию подкатит карета. Слуги вынесут из подъезда нарумяненную и напудренную немощную графиню, как не раз они выносили бережно завернутую в шубу княгиню Наталью Петровну. И через несколько минут Германн решительно шагнет к парадному входу. С запиской Лизы в руке он поднимется по широкой мраморной лестнице. Стрелки круглых каминных часов "Leroy Paris” вздрогнут на половине двенадцатого и начнут отсчитывать время действия пушкинской повести.